Январский гость

26 января наш корреспондент побывал в уютной квартире в центре Москвы, в гостеприимной театральной семье Александры Гардер (Аллы Поповой) и Леонида Давыдова-Субоча. Пили чай с традиционным немецким штруделем, испеченным очаровательной хозяйкой.

Эдуард Бернгардт: Александра Гергардовна, скажите пожалуйста, какое у Вас любимое время года?

Александра Гардер: Зима, январь. Я – Козерог, родилась 8 января (26 декабря по старому стилю).

Бернгардт: Козерог... Кошка, которая гуляет сама по себе?

Гардер: Конечно (смеется).

Леонид Давыдов-Субоч: Поэтому Александра всегда соглашалась на зимние поездки. Так, не посоветовавшись со мной, решила поехать на Камчатку под Новый 1965-й год. У нас был тогда "театр двух актеров". Мы попали в самую непогоду, которая часто бывает на Камчатке в это время. 10 дней просидели по дороге из-за пурги. Наконец, выдался просвет на полчаса, нас забрал самолет и увез дальше, к бухте Провидения.

Бернгардт: Итак, Вы родились 8 января ...

Гардер: 1917 года. Родилась в Царском Селе. Отец мой, Василий Харитонович Невдахов, был полковником личной охраны Его Величества Николая II. Царевич Алексей бывал у нас дома. Он и сказал Государыне, что у Василия Харитоновича родилась дочь, которую хотят назвать в ее честь. Тогда Александра Федоровна изъявила желание стать моей крестной матерью. Моя мать – Евгения Васильевна, урожденная Ненсберг. Ее отец, Василий Егорович, родился в Твери, в семье, где было четверо сыновей. В 1917 году он жил в Киеве, был директором Департамента уделов, т.е. царских земель. Академик, ученый-лесовод, заведовал, так сказать, природой.

Бернгардт: Он был немец?

Гардер: Да, как и его жена. (Кстати, моя бабушка по отцу тоже была немкой.) Все его братья стали врачами.

Давыдов-Субоч: В каталоге "Ленинки" имеются их работы, по которым они получили докторские степени в МГУ. После Твери, где они работали земскими врачами, переехали в Петербург. Двое братьев похоронены там на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. А вот судьбу третьего брата проследить не удалось.

Двоюродный брат матери Александры Иван Иванович Ненсберг остался в Ленинграде. При Кирове его начали теребить за прошлую деятельность: до Советской власти он работал у градоначальника, оформлял загранпаспорта, как сейчас ОВИР. Когда его стали притеснять, он пошел к Кирову и сказал: "Это ведь я выписывал вашему Ленину паспорт на имя Николаева. Помните, он выезжал под этой фамилией? Вы думаете, тайная полиция не знала, что он уезжает из страны? Мы бы выписали ему паспорт хоть на Иванова, чтобы только уехал". Киров оградил его от преследований, и они с женой пережили блокаду. После войны Александра забрала тетю Лену к себе.

Бернгардт: Вас крестили в Православной Церкви?

Гардер: Да, хотя Ненсберги были католиками. Например, тетя Лена, которая держала меня на руках в церкви во время крещения. Когда вошла Императрица, она была... erstaunt (смеется). Чуть не выронила меня от потрясения.

Давыдов-Субоч: Когда в Петрограде громили храмы и монастыри, в том числе католические, то воспитанниц распределяли по верным семьям. Одна польская девочка, Вероника Макутенис (тетя Ника), была приведена настоятельницей в семью И.И. Ненсберга и стала их приемной дочерью. Помня, как их спасли, эти воспитанницы сами спасали других во время блокады. Так, тетя Ника обходила дома, вытаскивала из разных углов детей, которые, обессилев, лежали рядом с мертвыми родителями, и вывозила этих детей по "Дороге жизни", через Ладожское озеро. Затем возвращалась и опять занималась тем же самым. Таковы настоящие верующие – когда людям плохо, они встают на их защиту.

Бернгардт: Александра Гергардовна, Вы говорили, что Ваш отец – Василий Харитонович...

Гардер: Невдахов. Гардер был моим отчимом. Через несколько месяцев после моего рождения мы бежали из Царского Села. Туда приехал Корнилов и привез указ Временного Правительства о задержании всех, кто не выедет к определенному часу. Мама ждала отца, он находился в Ставке. Когда Император вернулся из Могилева, отца с ним не было. К тому моменту Царское Село уже было оцеплено.

Давыдов-Субоч: Мать бежала с ребенком, няней и кухаркой. Им разрешили погулять за домом, чем они и воспользовались. Их искали и уже почти настигли, но они забежали в какой-то двор. Мать спряталась в одном углу, ребенка, то есть Александру, вместе с корзинкой сунули в мусорный ящик, а няня с кухаркой прикинулись местными и сказали, что никого не видели. Так они прятались... Все детство Александры "бегали" по стране.

Гардер: А отец так и не объявился, хотя мама ждала его очень долго. Сначала она отправилась в Киев к своему отцу, потом в Ялту – ведь все бежали через Крым. Там она встретилась с Марией Федоровной [вдовствующая Императрица – ред.].

Давыдов-Субоч: За ней пришел крейсер от английской Королевы, и Мария Федоровна говорила Евгении Васильевне, что может забрать ее с собой, но та отказалась, сказав, что не верит в гибель мужа, что он, должно быть, жив и еще объявится. Она осталась. Когда начались бои, они отсиживались в татарском селе.

А потом, в Севастополе (там Александра выжила за счет кухни для беспризорников), встретили Гардера, представителя миссии Нансена и АРА – организаций, которые кормили Поволжье. Это Гардер организовывал иностранную продовольственную помощь. Сам он был учителем из Молочанского уезда, т.е. нашим российским немцем. Но вскоре, под давлением Советского правительства, деятельность этих миссий начала сворачиваться. Ведь тогдашний голод был организован самими властями: направляемые ими продотряды забирали у людей все до крошки, не оставляя им ничего даже на пропитание.

Гардер: Гардер влюбился в мою мать. Ему посоветовали взять справку о браке (тогда выдавали только справки), и мы стали Евгенией Васильевной и Александрой Гергардовной Гардер. Для нас это было спасение – правда, только на год-полтора.

Давыдов-Субоч: Вскоре стали преследовать тех, кто работал в зарубежных миссиях. Их всех расстреляли. И Гардер вместе с семьей начинает скитаться по стране. В 1932 году в Ростове его арестовали. Александру вызвали в ОГПУ, ее допрашивал тот самый Абакумов [после войны Министр МГБ – ред.].

Гардер: За несколько часов допроса я в полной мере испытала, что такое "застенки ЧК". После этого мы ударились в бега как семья "врага народа" Гардера. Поменяв несколько мест жительства, приехали в Ленинград, где мать каким-то образом узнала, что Гардер находится в Котласе.

Давыдов-Субоч: И они двинулись в Котлас, думая, что разыщут его. А там хватали всех родственников "врагов народа", которых собралось в Котласе огромное количество. Они удрали из Котласа и приехали в Москву.

Бернгардт: Словом, как тогда пели: "За детство счастливое наше спасибо, родная страна"...

Гардер: Хотя мама была высокообразованным человеком – знала немецкий, французский, голландский, итальянский и даже японский, что было в то время редкостью, – она нигде не могла устроиться на работу. Напротив, эта ее образованность всех настораживала. На нее смотрели с подозрением, поэтому мы всегда нуждались, и я с 13 лет кормила маму.

Давыдов-Субоч: В 15 лет, живя с матерью в Киеве, Александра уже была мастером спорта по прыжкам в воду с вышки и за это получала дополнительный паек. С 13 лет, когда она училась в балетной школе, они там подрабатывали и получали кое-какие деньги. Фильм "Родина зовет" снимался на Тушинском аэродроме, рядом была парашютная школа, и Александра поступила туда втайне от съемочной группы. Как только стало известно, что она учится в парашютной школе, да еще посещает практические занятия, группа взвыла: "Ты разобьешься, а мы что будем делать?" Но в конечном счете она эту школу окончила, как и планерную. Так вот, за учебу она получала паек и на это жила с мамой.

Когда мы уже работали вместе, в Росконцерте сидела наша знакомая Рита Шапсун. Ее мать была врачом, и дочь однажды рассказала ей, что Гардер занималась в парашютной школе. А мать воскликнула: "Как же, Аллочка, помню! Я ведь писала для нее медсправки, чтобы она получала паек". Так что мы в нашей многонациональной стране старались друг другу помочь, хотя притесняли нас достаточно жестко.

В Москве, после Котласа, сняли квартиру, нашли знакомых, их тут была масса. Например, Эрдели, знаменитая арфистка, они вместе с матерью Александры заканчивали Смольный институт. Екатерина Васильевна Гельцер, подруга матери, – очень знаменитая балерина. Семья Вахтанговых.

Вот это окружение и предопределило поступление Александры в школу-студию А.Д. Дикого. Там не допытывались, кто такой Гардер. У Дикого, в отличие от других студий, готовили спектакли сразу, не дожидаясь окончания учебы, и эти постановки гремели. А. Гончаров, например, поставил в театре Маяковского "Леди Макбет Мценского уезда" – этот спектакль был подготовлен Диким в его студии. Когда в Ленинграде создавался Большой драматический театр, который сейчас известен всем, то его организовывал Дикий, и вся его студия переехала в Ленинград. Но без Гардер – она в это время уже снималась в кино, в главных ролях.

По ходу беседы листаем семейный альбом.

Гардер: Это в Театре сатиры. "Человек без футляра" – первое прикосновение к кино. Это Рошаль и Строева, их начало в кинематографе. Картина "Родина зовет" (сценарий Катаева, режиссер Мачерет) – моя первая большая главная роль в кино, 1935-36 годы. В тот период у меня в паспорте было записано: Александра Гергардовна Гардер, немка.

Бернгардт: А как Вам удалось попасть в эту "идеологизированную" сферу? Помнится, "из всех искусств для нас важнейшим является кино"...

Гардер: Я выдержала конкурс на роль.

Бернгардт: А происхождение? Оно ведь у Вас далеко не пролетарское.

Давыдов-Субоч: А никто не спросил об этом. Когда Александру взяли на первую роль, она училась в студии Дикого. Ведь как у нас подбирали актеров? Искали по училищам, по театрам. На каждую роль пробовалось несколько кандидатов. Ее пригласили на пробу, и она выдержала конкурс.

Гардер: Это "Ущелье Аламассов" – боевик того времени. Вот знаменитый "Пятый океан", артист Абрикосов – из вахтанговских корифеев. Это Зуева Анастасия Платоновна. А здесь Гаркуша: ее посадили, и в поезде она умерла.

Давыдов-Субоч: К началу войны вышли 4 картины с Александрой, и когда появилось постановление [Государственного Комитета Обороны от 6.09.1941 г. № 636сс "О переселении немцев из г. Москвы, Московской области и Ростовской области" – ред.], они уже прошли по экранам с большим успехом. Это и спасло Александру. Всех немцев начали высылать из Москвы, и встал вопрос о том, что немка не должна быть главной героиней в кино. Этот вопрос решался у Журавлева [М.И. Журавлев – начальник управления НКВД по Московской обл. На основании приказа Берии № 001237 от 8.09.1941 г. руководил проведением "операции" по депортации немцев из Москвы и Московской области, за что отмечен знаком "Заслуженный работник НКВД" – Ред.], там присутствовало все руководство Мосфильма. Просили (смеется) разрешения сделать из немецкой героини русскую, так как родной отец у нее был русским. Иначе вставал вопрос о "смытии" картин с ее участием, а они были очень популярны и давали большие сборы. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Э. Кио. Он тоже был там и сказал: "Ну какой же я немец, я еврей!" – "Но ведь в паспорте у Вас стоит "немец". Как докажете, что Вы еврей?!" И тут Кио, как и подобает иллюзионисту, моментально это продемонстрировал. Журавлев рассмеялся, и оба вопроса были решены.

Гардер: Но матери-то никто не менял национальность. Всеми правдами и неправдами мы определили ее в дом престарелых в Серпухове. Она умерла там от голода через три месяца. Исхудала как щепка, а в свидетельстве о смерти написали "от старческого истощения". И это в 57 лет! Соседи по комнате сказали, что она просила администрацию послать домой телеграмму, чтобы ее отсюда забрали, но это не было сделано. Нас никто не оповестил. Так и осталось неизвестно, почему она умерла.

Бернгардт: А что Вы делали после того, как немцы были высланы из Москвы?

Гардер: Работала в театре, с бригадой актеров выступала на фронте.

Давыдов-Субоч: Все-таки что значит характер! Однажды шел тяжелый бой, совершался прорыв, чтобы вышла из окружения конница генерала Белова. Из-за сильного сопротивления вермахта был очень большой поток раненых. Две 16-летние девочки тащили тяжело раненого на плащ-палатке и, задыхаясь от бессилья, уже опустили руки. Александра спрыгнула с грузовика, вывозившего актеров, чтобы помочь девчатам, да так и осталась работать в госпитале. И спасала не только русских, но и немцев, которых переодевали в советскую форму, чтобы сначала вылечить, а уже потом передать командованию. Шел 42-й год.

Бернгардт: В это время, насколько мне известно, появился приказ Сталина: "Пленных не брать!" Их просто расстреливали.

Гардер: Командарм Попов никого не расстреливал – ни немцев, ни русских. Из СМЕРШа приносили целые списки на расстрел своих, а он подписывал: "В штрафную роту". Всех!

Несколько военных фотографий. Трое на лесной поляне. В центре большой круглолицый человек в чине генерал-полковника – Василий Степанович Попов, справа – К.К. Рокоссовский. А вот Г.К. Жуков смотрит куда-то в сторону, справа в двух шагах беседуют два генерала. Один из них – В.С. Попов.

Бернгардт: А как Вы познакомились с командармом Поповым?

Гардер: Когда наша бригада вернулась в Москву, стали запрашивать обо мне командование армии, пошли депеши к Попову, что артистка пропала. Он увидел меня в госпитале и спрашивает его начальника: "Что тут делает эта артистка?" А тот ему отвечает: "Медсестрой работает." Так мы и познакомились. Он спас и меня, и моего ребенка. Из той бригады артистов пересажали почти всех.

Бернгардт: За что?

Гардер: А за что у нас сажали? Нина Доберо 15 лет просидела, а что она сделала? За то, что немкой была? Так что, вернись я со всеми, и меня бы, очевидно, посадили. А я замуж за командующего армией вышла. Он (смеется) вызвал к себе ЗАГС, и дело было сделано. Хотя каждые 2-3 года возникала какая-нибудь угроза. Он очень любил моего старшего сына Женю, его отец был немец из Кенигсберга. Сын так и числился немцем, пока Попов не записал его на свою фамилию. Он сказал: "Запишите – мой сын 37-го года рождения". А позже у нас с Поповым родился сын Саша.

Давыдов-Субоч: Между прочим, Абакумов оказался там же. Он командовал СМЕРШем всего 2-го Белорусского фронта, и ему донесли, что в госпитале работает немка, спасающая немцев. Когда Абакумов узнал, что это та самая немка, которую он допрашивал в Ростове, то хотел ее арестовать и расстрелять, хотя в это время она уже была женой командарма, Героя Советского Союза. Попов, узнав об этом, быстро отправил ее в Москву. Впоследствии, как известно, сам Абакумов попал под расстрел.

  А Александра действительно пыталась спасать людей. За годы войны те, кто был на фронте, озлобились, а после призыва Эренбурга "Убей немца!" они стали жестоко расправляться со всеми немцами, в том числе с детьми. Однажды в Гюстрове, уже на территории Германии, Александра ехала на машине и увидела, как солдат тащит на расстрел ребенка, а сзади мать со слезами умоляет его отпустить. Александра выскочила и спасла этого ребенка.

Попов первым поднял голос против воззвания Эренбурга, сообщил в Ставку Сталину, что надо прекратить безобразия, и это возымело действие. Несколько человек расстреляли за произвол и мародерство. По армии все это прекратилось благодаря Попову, но инициатором была Александра.

Гардер: Женитьба на немке дорого обошлась Попову, его карьера прекратилась... Его ведь чуть не зарезали. Сказали, что аппендицит, хотели оперировать. Я заказала самолет и вывезла его в Москву. Профессор в госпитале осмотрел Попова и сказал: "Надо пить коньячок и хорошо закусывать". На самом деле у него оказалась простая дизентерия. Это было в конце войны. Умер Василий Степанович в 1967 году.

Рассматриваем фотографии с фильмов послевоенных лет.

Гардер: Это – "Гуттаперчивый мальчик", "А если это любовь?" "В одном районе" – фильм Айманова на Казахской киностудии, одна из главных ролей. Прекрасный фильм Свердловской студии "Шестнадцатая весна" (режиссер Лапшин), здесь мы с Зоей Федоровой. Хотелось бы его еще раз посмотреть.

Бернгардт: Скажите, а правда, что Виктор Яковлевич Станицын, народный артист СССР из МХАТа, был немец по национальности?

Гардер: Правда. Георгий Францевич Милляр, Николай Константинович Черкасов, между прочим, тоже были немцами. Ростислав Янович Плятт был немец. Мы с ним вместе играли в театре Драмы [ныне театр им. Маяковского – ред.] в 43-м – 44-м годах. Со своими родственниками по телефону он разговаривал по немецки.

Бернгардт: А какая у Черкасова настоящая фамилия?

Давыдов-Субоч: Не помню. И Михаил Иванович Царев был немец.

Бернгардт: С немецкими корнями, наверное.

Гардер: Нет, чистокровный немец из Эстонии! Раньше в театрах составлялись так называемые трудовые списки, в которых была графа "национальность". Если их поднять по Малому театру, то будет видно, что у Михаила Ивановича там значится "немец". Немцем был и Мейерхольд. Я с ним работала перед самой трагедией, которая его постигла, получила квартиру в так называемой мейерхольдовской надстройке.

Бернгардт: Скажите, а Черкасов, Царев – они что, тоже меняли национальность?

Давыдов-Субоч: Думаю, что да. Как уж они этот вопрос решали – не знаю, но их не тронули. Во время войны в Москве работал единственный театр им. Ленсовета, где собрали всех оставшихся актеров. Режиссером был Горчаков, он по уровню, конечно, выше нынешних. У Горчакова, кстати, учился Гончаров. Когда Охлопков вернулся из эвакуации, то Горчаков перешел в Театр сатиры, забрав с собой Александру и еще нескольких актеров. А Охлопков уговаривал Александру остаться.

Театр всегда интернационален, он зиждится на талантливых деятелях культуры, и никто не обращает внимания на их происхождение. Самое главное – спектакль, актерская игра! А еврей ты, немец или китаец – неважно. Когда отмечался юбилей М.И. Царева, кое-кто шептал: "Он же немец!" Ну и что из того, ведь на талант актера это никак не влияло! Другое дело, что он всем делал массу добра, вытаскивал талантливых актеров с периферии, когда был во главе Всероссийского театрального общества, а также международной театральной организации, находившейся в Париже. И совершенно точно, что он был организованнее всех и никогда не допускал ляпсусов в работе.

Но хотя сам талант интернационален, происхождение часто влияло на то, кого вычеркивали в списках на присвоение званий. Однако (смеется) не в списках на игру. Иногда нам приходилось играть и по 30 спектаклей в месяц при норме 15. В этом смысле (смеется) немцы отличались даже в театре.

Бернгардт: Скажите, а Вас тянуло к соплеменникам?

Гардер: Меня всегда тянуло и тянет к немцам, я люблю с ними общаться. Тем более, что после того, как миссия Нансена была закрыта, семья Гардера переехала в Клеефельд, на его прежнее место жительства, где он работал учителем.

Бернгардт: А у Вас был какой-то круг немецких знакомых, с которыми Вы могли общаться на национальные темы?

Давыдов-Субоч: Да, конечно. Но как только немцев выслали, на национальные темы можно было разговаривать разве что с теми, кому ты безоговорочно доверял. Например, с немецкими знакомыми из Молочанска. Во время концерта на Алтае мы однажды столкнулись с женщиной, с которой Александра училась в немецкой школе. Но даже при этой встрече пришлось ограничиться короткими емкими фразами, после которых стало ясно, что с кем произошло. Зато какая радость была!

Когда мы работали в Омске, то специально выезжали с концертами в немецкие поселения. И тогда мы попадали в ту среду, которая нас грела. Приезжаешь в глухое село, а там аккуратная грунтовая дорога, чувствуется рука хозяина. В первом селе Александра сказала какому-то мальчику по-немецки: "Что ж ты такой грязный?" Он навострил уши, уехал на своем велосипеде и через час был как вылизанный. Все повалили в клуб. Мы приветствовали зрителей на немецком, а затем показывали свою программу. Она у нас была комедийная, основанная на театральной классике – Шекспир, Островский, с костюмами и переодеванием. Потом нам стал помогать омский немец, который был у нас администратором. Он возил нас по немецким селам и, проезжая по улице, говорил в мегафон, что приехали немцы, советские актеры немецкого происхождения. И все сбегались.

Вот открытка, которая продавалась после "Пятого океана". Александра Гардер на снимке обаятельная, обворожительная, глаз не оторвать...

Бернгардт: Наверное, у Вас было много поклонников?

Гардер: Да (смеется), очень много. После спектакля они всегда провожали меня домой. Особенно девочки и мальчики.

Еще снимки с кинокартин.

Гардер: "Цена жизни". "Большая жизнь" – это уже послевоенный фильм. "Дружок" – тоже послевоенный, я играла маму, Зоя Федорова – тетю. "Песня о Кольцове".

Бернгардт: А с кем Вы дружили в актерской среде?

Гардер: С Петей Алейниковым очень дружили, с Андреевым, Лидией Руслановой, Верой Орловой. С Верой Марецкой – она озорница была, и я (смеется) тоже.

Давыдов-Субоч: Иначе тяжело жить. А с таким характером, как у Александры, всем было легко.

"Испытательный срок" – одна из женских ролей. "Академик из Аскании".

Давыдов-Субоч:  Между прочим, если Вы обратили внимание, Александра умела быть везде разной.

Бернгардт: У Вас не было ярко выраженного амплуа?

Гардер: Нет. Да это и плохо, когда актер всегда играет одинаково.

"Небо зовет", роль начальника космической станции.

Давыдов-Субоч: Гагарин был в этом фильме консультантом. Потом мы встретились с ним в гостинице Евпатории, там находилась база слежения за спутниками. Это было за десять дней до его гибели. Вместе с Серегиным он жил в однокомнатном двухместном номере, в то время как директор филармонии поменял третий телевизор в своем многокомнатном люксе. Мы не знали, что Гагарин находится здесь. Вдруг сталкиваемся с ним в коридоре, и он, увидев Александру, говорит: "Ну вот, никуда от начальства не деться! Куда ни глянь – везде начальники космических станций!" Как жаль, что у нас не было фотоаппарата! Мы как раз спешили на концерт.

Бернгардт: Скажите, а о Гагарине-человеке у Вас сложилось какое-то впечатление?

Гардер: Он был очень хорошим человеком. Знаете, как приятно, когда человек открытый, без амбиций, не напыщенный, а совершенно нормальный! Вот таким и был Гагарин.

А вот роль, где возраст героини изменялся от 16 до 50 лет.

Бернгардт: И всех играли Вы?

Давыдов-Субоч: Да, и 50-летнюю, и 16-летнюю, и ту, что немножко постарше. Причем молодые роли получились лучше.

Бернгардт: Наверное, играя молодых, Вы особенно старались?

Гардер: Нет! Ведь в кино главное – не играть, а жить, в этом все дело. Там были и другие сложности – разные времена года, и постоянно приходилось что-то переснимать. Скажем, если по фильму лето, а на дворе зима, то отогревали засыпанную снегом траву паяльной лампой, и я (смеется) бегала по морозу босиком.

Бернгардт: Вы были единственным ребенком в семье?

Гардер: В первом браке (ее выдали в 16 лет) мама была замужем за В.Ф. Войно-Ясенецким, и у них были дети – Верочка и Юра. Владимир Феликсович приходился братом известному хирургу и православному Архиепископу Луке – Валентину Феликсовичу Войно-Ясенецкому.

Бернгардт: У Вашей матери, очевидно, было определенное мировоззрение. Она Вам что-то рассказывала об этом в те годы или молчала, чтобы уберечь Вас?

Давыдов-Субоч: Евгения Васильевна не умела ничего скрывать. У нее была фраза: "Вы мне внушаете доверие". И тем, кто ее удостаивался, она могла рассказать все. Знакомые уговаривали ее молчать. К примеру, Миша Аллилуев из всем известной семьи приходил и предупреждал ее об этом. Арфистка Эрдели [Ксения Александровна Эрдели, проф. Московской консерватории, нар. арт. СССР – ред.] говорила: "Женя, ты поосторожней!" Сама-то Эрдели ничего не рассказывала о себе. Я, например, был с ней знаком еще до нашей встречи с Александрой, знал ее учениц, но ничего не слышал о ее прошлом. А она немка, дочь царского генерала Эрделя. Мать Александры также играла на арфе и на рояле, поэтому они и дружили.

Воспитание в семье Евгении Васильевны велось каждый день на том языке, на каком была написана книга, которую в данный момент она читала, – по-немецки, по-французски. Когда Александра пошла в балетную школу, то просила, чтобы ее определили и в общеобразовательную школу. Но мать не могла этого сделать, потому что тогда пришлось бы рассказать о их происхождении. Поэтому школа все откладывалась: "Русский ты и так будешь знать, а вот то, что ты вытворяешь ногами, – это будет твоей профессией".

До ареста Гардера она успела закончить 7-летку – тогда обязательным было именно такое образование. Кроме того, были немецкие школы в Клеефельде, а затем, в течение двух лет, в Гальбштадте – центре Молочанского района. Жили неподалеку, в Пришибе.

Гардер: Сам Гергард Гардер работал учителем в Клеефельде, это меннонитское село. Вообще рядом с Гальбштадтом было много меннонитских сел.

Бернгардт: Леонид Александрович, а Вы тоже немец?

Давыдов-Субоч: По отцу – он был из польских немцев. Я родился в Балаклаве под Севастополем, а отец – в Западной Белоруссии, еще до ее присоединения к Советскому Союзу.

Гардер: А это наша дочь Евгения. Внук – ему уже 30 лет. Есть и правнуки.

Бернгардт: Что бы Вы хотели пожелать нашим читателям?

Гардер: Добра и счастья, благополучия, единения и исполнения всего того, за что сейчас идет борьба. Потому что в любом случае нужно иметь твердую почву под ногами и быть достойными немецкой нации. Ведь вся жизнь, в невзгодах или благополучии, протекает по одним и тем же моральным законам, продиктованным свыше. Их надо знать и чтить, как это и делают немцы.

Давыдов-Субоч: Именно поэтому Германия сейчас на подъеме, несмотря на все то, что она испытала. У нас же не считаются с тем, что нам дается свыше. Ни размышлений, ни покаяний. Не считаются с Богом, поэтому и загнали народ в тартарары.

Бернгардт: Дорогая Александра Гергардовна, благодарю Вас за то, что в свои юбилейные дни Вы по-прежнему молоды душой, за ту заинтересованность, с которой Вы откликнулись на просьбу о нашей встрече. Пусть наши розы явятся символом любви и признательности редакции и читателей Wiedergeburt-Blatt. С нетерпением ждем выхода в свет книги Ваших воспоминаний!

                           "Wiedergeburt", № 23, 24, февраль 1997 г.