Российские немцы – кто они?

Эдуард Бернгардт: Борис Викторович, для начала хотел бы задать Вам вопрос, который я уже задавал католическому епископу Верту. Тем более что вижу у Вас на столе книгу Владимира Соловьева, автора работы "Русская идея", где проводится мысль, что функция, возложенная Богом на ту или другую нацию в этой жизни, – это и есть ее истинная национальная идея.

Вопрос заключается в следующем: если это так, то какую миссию и насколько успешно реализовали российские немцы?

Епископ Верт, если кратко сформулировать, ответил так: "Кто-то должен страдать за все то зло, что совершается в мире. Вот российские немцы и осуществляли эту благородную миссию". А лютеранский епископ Шпрингер, когда это прочитал, сказал, что ответил бы по-другому: "На самом деле мы, российские немцы, не выполнили задачу, которую на нас возлагали, потому что нас приглашали сюда, чтобы повлиять на жизнь этого государства. Но мы самоизолировались, жили сами для себя. Поэтому Господь и сделал то, что сделал". Вот такие две точки зрения.

Борис Викторович Раушенбах: Они, на мой взгляд, неправильны – как крайние точки зрения. Есть как бы два класса российских немцев – крестьяне и интеллигенция. Крестьяне действительно самоизолировались в степях, а интеллигенция... Простите, но половину петербургской интеллигенции составляли немцы! И купечество было немецкое – не целиком, но значительная часть. Даже у Пушкина постоянно упоминаются немцы.

Бернгардт: Естественно – хотя бы потому, что если он пишет о своем прадеде-эфиопе, то должен помнить и его жену – свою прабабку-немку.

Борис Викторович: Возьмите любого русского писателя, и Вы увидите, что немцы у него всегда играют какую-то роль. Были колонисты, варившиеся в собственном соку, но были и немцы, которые стояли во главе государства. Возьмите царских министров – из них половина были немцами. То есть я бы не стал так категорично говорить. Было и то и другое.

Бернгардт: А все-таки, как бы Вы сами ответили на этот вопрос? Мы свою миссию выполнили? И вообще, была ли она, эта особая миссия?

Борис Викторович: Я думаю, что никакой особой миссии не было. Просто было желание приобщить Россию к европейской культуре, и поэтому приглашали немцев, голландцев, англичан – кого угодно. Но реально можно было "импортировать" только немцев, потому что в Германии в то время шли войны и народ оттуда бежал. Это во-первых. Во-вторых, сами русские цари были немцами – Екатерина II и так далее. И для них приглашать немцев было совершенно естественно. До какого-то года еще в прошлом веке заседания Академии наук в Петербурге шли на немецком языке, потому что большинство академиков были немцы. Это в какой-то мере ответ на Ваш вопрос.

Во всех слоях русского общества был свой "немецкий" элемент, но в разных слоях он действовал по-разному. В сельском хозяйстве, как правило, не было такого, что стоит, скажем, мельница, на ней один работник немец, а остальные – русские. Были отдельные сельские немецкие колонии. А вот интеллигенция, промышленники, военные, дворянство – среди них немцы были широко представлены, особенно в Петербурге. Потому что Петербург был окружен прибалтийскими землями, во главе которых стояли немецкие бароны, потомки крестоносцев.

Бернгардт: Что касается немецких колонистов, особенно в Поволжье, то они на первых порах выполняли функцию своеобразного буфера, "живого щита" окраин Российского государства.

Борис Викторович: Да, они были буфером и знали об этом. Поначалу даже в поле ходили вооруженными. Когда-то была масса историй на эту тему. Мне отец рассказывал про одного мальчика, которого захватили кочевники и вместе с другими отправили в рабство. Мальчишка бежал через страшные препятствия, вернулся, все рассказал, была погоня. Это действительно имело место и показывает, в каких условиях жили колонисты. Там не было никакого рая. Это была жесткая жизнь, и они выполняли роль защитников Русского государства.

Бернгардт: И при этом, как писал в начале века в своей книге "История поволжских немцев-колонистов" Яков Дитц, с колонистов еще взимали долги за угнанных в плен. Ссуды, которые государство давало переселенцам, были возвратными, и уцелевшее население колонии всем "миром" расплачивалось за тех, кого кочевники убили или угнали в рабство.

Борис Викторович: Да... Но кому, я задумываюсь, это сейчас интересно? Немцев же почти не осталось в России.

Бернгардт: Молодежи, может быть, и малоинтересно, но более зрелым людям, после 30-40 лет, это интересно. Наступает такой возраст, когда вдруг появляется интерес к своим корням.

Вера Михайловна Раушенбах: А сколько примерно немцев осталось в России?

Бернгардт: Трудно сказать. Если судить по высказываниям г-на Гуго Вормсбехера, то миллионов семь.

Борис Викторович: Что-то очень много.

Бернгардт: А у него такая теория. Он учитывает жен и мужей в смешанных браках, их детей, внуков и так далее. А реально, я думаю, можно вести речь о тысячах 600.

Борис Викторович: То есть грубая оценка – где-то миллион. Я так и считал.

Бернгардт: По последней переписи в РСФСР их было около миллиона. С этого момента в Германию "чистых" немцев уехало, наверное, около половины. Но если учесть прирост за эти 10 лет, миграцию из Казахстана и Средней Азии, то, думаю, тысяч 600 получится.

Борис Викторович: Да. Но они вымирают – в том смысле, что ассимилируются. Вот, к примеру, мои дети. Они уже не немцы, хотя и были в Германии. Внучка тоже была и по-немецки говорит, но... все равно – это уже не то.

Я сделал так, чтобы все мои близкие побывали в Германии. Поэтому там были и моя жена, и дочки, и внучка, осталось только внука свозить. Внучка пару лет назад – не знаю, как сейчас, – свободно говорила по-немецки. Она жила в Германии 3 месяца в порядке какого-то обмена. Дети быстро осваивают язык. Я ее брал еще, когда ей было лет 8, и она там с детьми играла. Сейчас она в университете учится, языковой практики никакой. Но она говорила для русских, я считаю, очень хорошо.

Бернгардт: Как-то мне довелось слышать рассказ о ситуации с родным языком у немцев Канады. Первое поколение, чтобы закрепиться на новом месте, усиленно изучает новый язык, осваивает местные обычаи. Второе в этом преуспевает и вдруг обнаруживает, что начинает утрачивать свои национальные традиции. А третье поколение уже вынуждено прилагать большие усилия для восстановления родного языка. Но мотивация-то у него не такая жизненно важная, как была у первого поколения, да и условия совершенно иные.

В этом смысле мы не исключение. Ассимиляция идет полным ходом, как результат государственной политики нашей страны, как плата за успешную интеграцию в среду обитания. Хотя фамилии остаются.

Я, например, немец наполовину, жена у меня русская, значит дети – уже немцы только на четверть, то есть по сути русские. Но тем не менее в детстве им за фамилию доставалось: "А ваш дедушка Ленина убил!" и так далее.

И, скажем, если сравнивать с тем, как здесь живется, например, евреям, то лица немецкого происхождения не могут чувствовать себя так вольготно.

Борис Викторович: Нет, конечно.

Бернгардт: Поэтому главная задача нашей серии "Штрихи к судьбе народа" – "реабилитация" слова "немец" на территории России.

Борис Викторович: Восстановление репутации, которая была испорчена войной.

Бернгардт: Совершенно верно. Российские немцы это уже сделали своей достойно прожитой жизнью, и теперь надо рассказать о них. Показать всем, что "не так страшен немец, как его малюют".

Чтобы наши потомки, пусть они сто раз ассимилируются, чувствуют себя русскими или корейцами, кем угодно, могли как личности гармонично развиваться. Чтобы немецкая фамилия их окрыляла, а не давила страшным прессом.

Вера Михайловна: Я думаю, та эпоха, когда немецкая фамилия воспринималась в штыки, прошла и больше не вернется.

Бернгардт: Я бы сказал более осторожно: только начинает проходить.

Вера Михайловна: Но она не вернется. Это уже другой этап развития истории.

Бернгардт: Дай-то Бог...